Люди воют в своем одобрении.
Ремигтон хватает здоровую руку Скорпиона и ломает все пальцы одним движением; затем ломает запястье.
Скорпион выпучивает глаза. Он начинает извиваться, когда Ремингтон скользит руками к его неповрежденному локтю. Ремингтон начинает скручивать его в неудобный угол, и болезненная схватка разрывает мое тело, заставляя меня сглотнуть страдальческий стон.
Скорпион бьется под ним и начинает плеваться. Внезапно раздается громкий вопль, и черное полотенце падает на ринг, прямо рядом с телом корчащегося Скорпиона.
Ремингтон сжимает челюсть, когда замечает это, а публика начинает освистывать, когда понимает, что команда Скорпиона сдалась за него. На лице Ремингтона появляется разочарование и ему требуется несколько секунд, прежде чем он, наконец, выпускает своего противника. Скорпион выплевывает тонну крови и смотрит на Ремингтона, тяжело дыша.
Ремингтон начинает уходить, но услышав, что Скорпион что-то бормочет себе под нос, поворачивается и наносит удар кулаком, вырубая несчастное насекомое.
— РАЗРЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫВНОЙ! — слышу крик диктора.
Реми смотрит на меня, выражение его лица такое ожесточенное, как боль внутри меня. Буря тестостерона вихрем кружится вокруг него, и я могу увидеть его эмоции, кипящие в голубых злых глазах, тихо кричащих:
— Никогда больше не связывайся со мной или с тем, что принадлежит мне!
Он подходит к краю ринга и я качаю головой "нет", не подходить. Я хочу видеть его там, с поднятой рукой, принимающего свой чертов титул, услышать его имя от конферансье, услышать, что то же самое имя разрывает динамики.
Конферансье хватает его руку и поднимает в воздух прежде, чем Ремингтон достигает канатов, и счастье настигает меня, смешиваясь с моей болью, когда я слышу...
Когда я слышу то, что должна была услышать еще на том финальном бое в прошлом сезоне...
— Победитель чемпионата “Андеграунд” этого сезона, представляю вам: РЕМИНГТОН ТЭЙТ, РАЗРЫВНОЙ!!! Раааааааааазрывной!! Разрывной... куда ты идешь?
У меня щиплет глаза и он становится красивым пятном.
Я всхлипываю, потому что знаю, что сейчас он спрыгнул с ринга и направляется ко мне. Я знаю, что он знает, что что-то не так — он всегда знает. Мне не нужно говорить ему. Пит, сидя рядом со мной, не замечает этого. Но моя сестра знала. И Реми, он знает. Я чувствую его руки, потные и в крови, когда он встает на колени передо мной.
— Брук, о, детка, она подходит, да? — когда я киваю, он говорит, тяжело дыша, с горящими голубыми глазами, вытирая мои слезы: — Я держу тебя, хорошо? У тебя есть я, детка; теперь я держу тебя. Иди сюда, — он поднимает меня, и я плачу в его чертово горло, обнимая его руками, когда он начинает нести меня к выходу.
— Он не... должен... уже родится... Еще слишком рано... Что если он не справится...?
Все мои эмоции были закупорены, а сейчас они топят меня. Мы должны были сделать это после, после боя. После того, как будет готова комната. После того, как вернемся в Сиэтл.
Толпа окружает нас, и фанаты дотягиваются, чтобы прикоснуться к его чертовой загорелой мускулистой груди, когда он прокладывает нам путь, игнорируя все крики, оклики, все, кроме меня.
— РАЗРЫВНОЙ, ТЫ СКАЛА! РААААЗЗЗЗРЫЫЫВНОЙ!
Начинает реветь песня, прямо реветь через динамики, и я не узнаю певца или мелодию, когда голос присоединяется к этому реву.
— По просьбе нашего победителя, который должен задать очень особенный вопрос... — слышу, как говорит конферансье, когда Ремингтон проводит нас сквозь толпу, с моей головой, прижатой к его груди. Я слышу его сердцебиение. Его дыхание. Я чувствую каждую его часть.
Он продолжает идти сквозь толпу людей, и даже через свою боль, я замечаю, что поклонники держат в руках белые розы, когда мы проходим мимо них, а некоторые бросают их к нам с трибун. Затем я слышу, как начинаются слова песни, пока три слова не поражают меня, как выстрел адреналина, проносящегося в моей крови: "Выходи за меня..."
— Ч-что? — выдыхаю я.
Он не отвечает.
Когда мы, наконец, выходим из “Андеграунда”, он говорит Питу пригнать машину, и когда мы в нее забираемся, Нора садится вперед вместе с Питом.
Ремингтон ладонями сжимает мое лицо, и смотрит на меня, его голос охрип от эмоций и обезвоживания, лицо - распухшее и окровавленное, и меня убивает, что я ничего не могу с этим поделать.
— Песня должна была попросить тебя выйти за меня замуж, но тебе придется сидеть на мне во время предложения, — шепчет он, а его глаза в темноте отсвечивают синим и силой. — Ум. Тело. Душа. Все это для меня – ты. Ты – вся моя.
Он сжимает мое лицо своими влажными, мозолистыми, кровоточащими руками.
— Выходи за меня, Брук Дюма.
Я сказала "да"!
Я проигрывала его предложение в голове снова и снова, прекращая думать об этих болезненных схватках. Они становятся все чаще и чаще — с интервалом меньше минуты. Пока я лежу в ожидании на больничной койке, желание тужиться становится все сильнее, но мне еще нельзя.
Реми заправляет выбившую прядь волос мне за ухо, мучение отражается на его лице.
— Брук... — это все, что он способен сказать, будто извиняясь, смотря на меня.
Мне больно смотреть на него. Его лицо в крови, а челюсть слегка опухшая. Я хочу прикоснуться, позаботится, излечить, но каждый раз, когда пытаюсь дотянуться и сделать что-то, он останавливает меня и целует мою ладонь.
— Нам нужен лед для твоего лица, — протестую я.