Мой (ЛП) - Страница 86

— Он уже встал? — спрашивает меня сегодня Пит из гостиной. Команда расположилась на кушетках, наблюдая за тем, как я закрываю дверь в спальню позади себя. Я в отчаянии качаю головой. Реми до сих пор лежит, и он полностью закрылся, таким я его еще никогда не видела.

Он почти не смотрит на меня. Мало ест. Мало говорит. Он находится в плохом, плохом настроении, но, кажется, будто пытается ни на ком не срываться. Поэтому он не говорит ничего, абсолютно ничего вообще. Все, что говорит мне о его внутренней борьбе — это его кулаки, которые сжимаются и разжимаются, сжимаются и разжимаются, пока его взгляд сфокусирован на одной точке, минута за минутой.

— Черт. В этот раз все плохо, — говорит Пит, проводя рукой по лицу. Он продолжает называть этот приступ "плохим".

На лицах Дианы, Люпа, Пита и Райли отражаются и мои чувства: отчаянье и печаль.

— Он хоть капсулы глютамина принимал? — спрашивает меня тренер, морщины на его лбе достигают лысины. — Иначе он потеряет мышечную массу, над которой мы так тяжело работали!

— Он принял их.

Он просто взял их с моей руки, проглотил с глотком воды и плюхнулся обратно в кровать.

Он даже не притянул меня к себе, как во время своей маниакальности.

Как будто он не нравится сам себе... и я ему не нравлюсь.

Тихо, ощущая себя такой мрачной, будто надо мной нависла грозовая туча, я сажусь в кресло и смотрю вниз на свои руки. И чувствую, что на целую ужасную минуту все взгляды направлены на меня. Они просверливают мою макушку, будто я должна знать, как бороться с этим дерьмом. А я не знаю. Я провела две ночи, держа большого тяжелого льва в своих объятиях, тихо плача, так, чтобы он не слышал. Остальные дни я провела, массируя его мышцы, пытаясь вернуть Ремингтона Тэйта назад к себе.

Ремингтон даже не осознает, что это он держит нас всех вместе. Теперь мы все пытаемся поднять его. Мы так взаимозависимы, каким-то образом находимся в депрессии вместе с ним. Я точно знаю, видя наши лица в течение почти трех дней, никто из нас не будет улыбаться, пока снова не увидит две ямочки на его щеках.

— Он что-нибудь говорит? — нарушает тишину Пит. — По крайней мере, зол ли он на тех мудаков? На что-нибудь?

Я качаю головой.

— В этом вся проблема с Реми. Он просто принимает это. Как удар. И он продолжает стоять, но принимает это. Иногда мне хочется, чтобы он просто сказал, что чувствует, черт побери! — Пит поднимается и ходит по комнате.

Райли качает головой.

— Я это уважаю, Пит. Когда ты открываешь рот, чтобы сказать что-то, оно становится реальностью. Что бы не творилось в его голове, тот факт, что он не озвучивает этого, значит, что он борется. Он не позволяет этому вырваться наружу.

Я опускаю волосы, как тонкую занавесь, смаргивая влагу в глазах, не позволяя им увидеть, как это все на меня влияет. Но это так. Я была подавлена один раз в жизни. Это большая черная темная дыра. Это была не такая легкая депрессия, когда тебе грустно и у тебя ПМС. Это всепоглощающее чувство, когда хочется умереть. И желание умереть полностью противоречит всем нашим инстинктам выживания. Наш нормальный инстинкт — убить, чтобы защитить наших близких, убить, чтобы выжить. Лишь вообразив себе, что Реми чувствует то же самое, что и я чувствовала, когда моя жизнь разрушилась, я тону в темноте так, что начинаю беспокоиться о том, чтобы быть в состоянии вытащить его, вместо того, чтобы тонуть вместе с ним.

Независимо от того, что он чувствует, мне нужно напоминать себе, что он не может контролировать мысли, которые его ум подбрасывает ему. Его ум - это не он, даже если прямо сейчас он контролирует его реакции. Я хочу поддержать, придать устойчивости, понять. Не быть эмоциональной, нуждающейся и готовой развалиться на части в любую минуту. Но, Боже, на шестом месяце беременности, я, безусловно, эмоциональная, нуждающаяся и понемногу разваливаюсь без него.

— По крайней мере, он спускается побить грушу. Вы не представляете, как сильно я восхищаюсь им за это, — хмуро добавляет Райли.

— Как думаешь, он преодолеет это до боя, Брук? — спрашивает меня Тренер. — Ради Бога, наблюдать за тем, как моего мальчика унизили в прошлом сезоне... Это был его год. Его сезон.

— Не думаю, что он сегодня будет сражаться, — предполагаю я.

— Таким образом, мы можем попрощаться с первым местом в рейтинге, — ругается Пит.

— Ты не можешь позволить ему драться в таком состоянии, Пит! Он может пострадать. Он может сделать больно самому себе, — выпаливаю я; затем делаю вдох и пытаюсь успокоиться.

— Лучше бы он не помнил, — говорит Пит с бесконечным количеством горечи в голосе.

— Что ты имеешь в виду?

— Лучше бы он не помнил того, что ему сделал родители.

Мои защитные инстинкты нарастают с удвоенной силой.

— Что они с ним сделали?

Что-то тревожное есть в том, как Пит колеблется, в том, как окидывает глазами команду, затем возвращаясь ко мне. У меня учащается пульс к тому времени, когда он, наконец, начинает говорить.

— Они принудительно поместили его в психиатрическую больницу, потому что впервые он стал темным, когда ему было десять, Брук. Но сначала, они думали, что он был одержим. Это стало их навязчивой идеей и они применяли к нему экзорцизм.

Последние слова просачиваются в мой беспокойный мозг, и я так убита горем и разбита, мое сердце замирает в груди. Я издаю звук и прикрываю рот.

Диана закрывает лицо.

С губ Райли вырываются ругательства, когда он поворачивает голову к ковру.

Тренер смотрит вниз на свои руки.